Ларин Юрий Викторович. О критериях науки

Фрагмент из книги: Пролегомены к культурологии. Тюмень, 2002. — 144 с.

[С. 17] Общим моментом данных концептуальных схем является трактовка становления культурологии в качестве науки как в общем и целом состоявшегося процесса. Современное состояние культурологического знания характеризуется, согласно М. С. Кагану, во-первых, «многообразием проявлений», и, во-вторых, «взаимодействием всех его основных форм и их разнообразным скрещиванием» [].

Не останавливаясь на задаче, связанной со специальным анализом весьма существенных различий в представленных трактовках, отметим, что методологические основания исследования становления культурологии в качестве науки нуждаются в серьёзной дополнительной рефлексии, как относительно категориального содержания понятия становления, так и относительно критериальных признаков науки как таковой и их специфического выражения на той или иной стадии её становления.

[С. 18] Всякое объективно осуществляющееся становление, согласно Г. Гегелю, есть «нераздельность бытия и ничто», выражающееся в «безудержном движении»: «бытие переходит в ничто; но ничто есть точно так же и своя противоположность, переход в бытие, возникновение» []; «бытие и ничто исчезают в становлении, а лишь это исчезновение и составляет понятие становления, оно, следовательно, само есть некое исчезающее, огонь, который потухает в самом себе, пожрав свой материал», а «результат этого процесса есть не пустое ничто, а то тождественное с отрицанием бытие, которое мы называем наличным бытием и значение которого ближайшим образом обнаруживается в том, чтобы быть ставшим» []. В процессе становления всякое нечто одновременно и существует, поскольку процесс его возникновения уже начался, и не существует, поскольку данный процесс ещё не завершился и оно лишь возникает в качестве самого себя. Если же оно «уже» существует, тем более как «единое», то, следовательно, находится за пределами собственно процесса становления как уже определённое нечто, как «наличное бытие».

Как более или менее длительный процесс становление какого-либо явления, взятое в своей собственной определённости, характеризуется целым рядом стадий, или этапов: (1) формирование исходных предпосылок — на этой стадии явления как такового ещё нет, но в то же время происходит подготовка его возникновения; (2) начало — стадия первоначального возникновения явления, явления как такового, явления вообще, как типа, обладающего целым рядом признаков, отличающих его существенным образом от других явлений и позволяющих выделить его среди них как некую самостоятельную реальность; (3) собственно процесс становления — стадия преобразования возникшей новой сущностью унаследованной основы и создание основы, адекватной возникшему новому явлению и, наконец, (4) завершение — стадия оформления собственных основ бытия явления, фактическое приобретение им статуса «наличного бытия».

Стадия завершения становления явления, в свою очередь, может быть рассмотрена как начало собственно процесса его развития [].

Что касается проблематики, связанной с анализом становления в качестве науки какой-либо сферы знания, то в её исходном содержании, прежде всего, должен быть выделен ряд составляющих, развитие которых одновременно представляет собой процесс возникновения элементов, или признаков, образующих по мере завершения этого процесса в своей совокупности целостную систему специфических черт науки и именно науки. Предварительная фиксация последних — необходимая исследовательская процедура, не только потому, что в современной литературе под вопросом остаётся сам статус культурологии как науки, но потому, и, прежде всего потому, что позволяет определиться, хотя бы в общих чертах, и относительно возможной логики этого процесса, и относительно его содержательного наполнения: для того, чтобы знать, как именно становится нечто, необходимо знать, что оно есть само по себе и как оно проявляется на той или иной стадии своего становления.

[С. 19] Чёткая экспликация такой системы оценивается как «довольно сложная задача», решение которой представлено целым рядом концептуальных схем, в зависимости от той или иной трактовки науки: когнитивной, деятельностной, эйдической, семиотической, социологической и др. []

Синтетический по своему замыслу подход к решению данной проблемы предпринят в фундаментальном труде В. С. Степина «Теоретическое знание», в котором выделен целый ряд признаков, характеризующих в своей совокупности специфику науки.

Первый — признак объективности и предметности: «Как царь Мидас из известной древней легенды — к чему бы он ни прикасался, всё обращалось в золото, — так и наука, к чему бы она ни прикоснулась, — всё для неё предмет, который живёт, функционирует и развивается по объективным законам».

Вторым признаком науки, согласно В. С. Степину, является её нацеленность на изучение не только объектов, преобразуемых в сегодняшней практике, но и тех объектов, которые могут стать предметом массового практического освоения в будущем: «Цель науки заключается в том, чтобы предвидеть возможные будущие изменения объектов, в том числе и те, которые соответствовали бы будущим типам и формам практического изменения мира».

«Выработка наукой специального языка, пригодного для описания ею объектов, необычных с точки зрения здравого смысла», — третий признак науки.

Четвёртый признак науки — «системность и обоснованность». Наука вырабатывает специфические способы обоснования истинности знания: «Ими являются экспериментальный контроль за получаемым знанием и выводимость одних знаний из других, истинность которых уже доказана. В свою очередь, процедуры выводимости обеспечивают перенос истинности с одних фрагментов знания на другие, благодаря чему они становятся связанными между собой, организованными в систему».

[С. 20] Пятым признаком науки является наличие у неё определённого метода. «Чтобы зафиксировать объект, учёный, — подчёркивает В. С. Степин, — должен знать методы такой фиксации. Поэтому в науке изучение объектов, выявление их свойств и связей всегда сопровождается осознанием метода, посредством которого исследуется объект. Объекты всегда даны человеку в системе определённых приёмов и методов его деятельности. Но эти приёмы в науке уже не очевидны, не являются многократно повторяемыми в повседневной практике приёмами. И чем дальше наука отходит от привычных вещей повседневного опыта, тем яснее и отчётливее проявляется необходимость в осознании и разработке особых методов, в системе которых наука может изучать объекты. Наряду со знаниями об объектах наука формирует знания о методах».

Шестым признаком науки являются специфические характеристики её субъекта: «Занятия наукой требуют особой подготовки познающего субъекта, в ходе которой он осваивает исторически сложившиеся средства научного исследования, обучается приёмам и методам оперирования с этими средствами». Мало этого, занятие наукой предполагает и усвоение определённой системы ценностных ориентации, образующих «фундамент её этоса»: «Эти ориентации должны стимулировать научный поиск, нацеленный на изучение все новых и новых объектов независимо от сегодняшнего практического эффекта от полученных знаний. Иначе наука не будет осуществлять своей главной функции — выходить за рамки предметных структур практики своей эпохи, раздвигая горизонты возможностей освоения человеком предметного мира.

Две основные установки науки обеспечивают стремление к такому поиску: самоценность истины и ценность новизны» [].

Данная система признаков науки, так или иначе, представлена в целом ряде исследований, в частности в исследованиях И. Т. Касавина, С. В. Девятовой и В. И. Купцова []. Важно лишь отметить, что, если согласно В. С. Степину, определяющими признаками в этой системе являются первые два, в то время как «все остальные признаки, отличающие науку от других форм познавательной деятельности, могут быть представлены как зависящие от указанных главных характеристик и обусловленные ими» [], то, скажем, И. Т. Касавин явно или неявно отдаёт приоритет в этом отношении пятому признаку — методам научного познания. «Наука, — пишет он, — вырабатывает специфические методы исследования и правила научного этоса, развивается в рамках парадигмальных научных программ, принимает особые институциональные формы (лаборатории, институты, университеты, академии), формирует научные сообщества. Разным наукам присущи данные признаки в разной степени, но их системное наличие позволяет при необходимости проводить чёткое разграничение между наукой и ненаукой» [].

[С. 21] В этой связи представляется целесообразным учёт концептуальных схем, разработанных А. И. Ракитовым и Л. Лауданом.

А. И. Ракитов достаточно последовательно акцентирует свой анализ на выявлении особенностей «узкой или сильной» и «слабой или широкой» версий концепций науки.

В рамках первой версии отличительные черты науки — это:

«1. Теория — совокупность истинных высказываний, связанных между собой логическими отношениями выводимости и выражающих знания о законах соответствующей онтологической системы (объекты знания).

2. Факты — совокупность высказываний, фиксирующих результаты экспериментов и наблюдений, полученных по определённым правилам с помощью специальной аппаратуры в соответствии с критериями точности и адекватности, продиктованными данной теорией. Такие высказывания рассматриваются как достоверные или статистически вероятные.

3. Метод — совокупность правил, норм и критериев, регулирующих все операции и процедуры, необходимые для построения и развития теории, а также для получения соответствующих фактов. В первом приближении методы делятся на эмпирические и теоретические.

4. Проблемы — совокупность задач, выражаемых вопросительными и целевыми предложениями и в известной мере предопределяющих все процедуры построения теории и поиска (открытия) эмпирических фактов».

В рамках «широкой или слабой» версии концепции науки её достаточными статусными характеристиками считаются:

— «онтологическая система», т. е. более или менее чётко обособляемая совокупность объектов знания;

[С. 22] — «онтологическая модель», или предмет знания — фиксированное и вместе с тем допускающее расширение множество отношений, свойств, взаимодействий и преобразований, между которыми устанавливаются более или менее определённые связи;

— относительно ограниченный общезначимый, «понятный», по крайней мере, для специалистов круг проблем, набор и содержание которого по мере развития знания могут изменяться, при сохранении, однако, его самотождественности за счёт так называемых «стержневых проблем», пронизывающих каждую стадию этого развития;

— принятые внутри данной формы знания критерии истины;

— рациональные методы исследования, подчинённые решению рационально сформулированных проблем, принятым критериям истины и ориентированные на качественно определённый предмет знания;

— исходный эмпирический базис знания, т. е. некоторая информация, полученная в результате прямого и непосредственного чувственного наблюдения;

— теоретические знания — главным образом, совокупность гипотез различных уровней, допущений, ограничений, принципов, условий и т. д., отличительной особенностью которых является то, что они не эмпирического происхождения, по крайней мере, в рамках данной формы знания;

— частичная профессиональная концептуализация языка, т. е. частичное изменение смыслов и значений терминов естественного, обыденного языка с целью их приспособлении к решению задач в системе профессиональной исследовательской деятельности [].

Заметим, что главной отличительной чертой «узкой или сильной» версии науки, является, согласно А. И. Ракитову, наличие в её составе теории [], а сама эта версия выступает как «эпистемологический идеал», «своеобразная модель», к которой стремятся такие научные дисциплины, как физика, астрономия, механика, кибернетика и т. д. Причём, эти дисциплины, задающие «тон в современной науке» и подпадающие теперь под сильную версию, в своё время не отвечали ей в полной мере и находились на той стадии, на которой находятся в настоящее время дисциплины, соответствующие слабой версии науки. В свою очередь, эти последние, с учётом тенденций их развития, «хотя и неравномерно, движутся в сторону эпистемологического идеала» Таким образом, абсолютного противопоставления наук на основе той и другой версии нет и быть не может, поскольку обе они «фиксируют в логически очищенном виде различные синхронные срезы на общем стволе развития научного познания» [].

[С. 23] «Сетчатая модель» Л. Лаудана интересна тем, что в ней система основных элементов науки представлена в предельно минимизированном виде как совокупность равномощных в своей фундаментальности целей, методов и фактуальных утверждений, «с неизбежностью переплетающихся в отношениях взаимной зависимости» [].

Не трудно понять, что каждая из представленных концепций по-своему задаёт основания для оценки той или иной области знания и качестве науки. Если, скажем, культурологии отказывается в её «притязаниях» на статус науки, исходя из того, что в ней отсутствует «строгая дедукция», то вполне очевидно, что при этом руководствуются «узкой, или сильной» версией науки. Если же в рассмотрении этой проблемы руководствоваться, вслед за В. Ж. Келле, «слабой, или широкой» версией науки., то культурология вполне может считаться таковой [].

Не трудно также понять и то, что каждая из представленных концепций по-своему задаёт основания и для рассмотрения процесса становления культурологии как науки, поскольку предполагает фиксацию внимания на вполне особом наборе не совпадающих друг с другом основных показателей того, что именно в ходе этого процесса становится. Если, например, исходить из того, что «основоположник культурологии» — «немецкий мыслитель эпохи просвещении И. Г. Гердер», определивший культуру как «уровень человечности» и «второе рождение человека» [], то, очевидно, её оформление как самостоятельной научной дисциплины следует относить ко второй половине XVIII в. Если же полагать, что культурология — это, прежде всего, «методология изучения культурных феноменов», то её «появление» в качестве самостоятельной науки нужно будет относить к 60-70-м гг. XX в., «в связи с внедрением методов междисциплинарного исследования, системного метода и других методологических новаций» []. Если при исследовании данного процесса особое значение придавать «предметной составляющей» этой научной дисциплины, то хронологические рамки её оформления в качестве таковой должны будут «отодвинуты» на целое столетие — к 70-м гг. XIX в. Если же решающую роль в этом отношении отводить исследованию «институциональных форм», то, в зависимости от того или иного способа их трактовки, процесс становления культурологии в качестве науки нужно будет оценивать или же как все еще продолжающийся, или как уже так или иначе вполне состоявшийся в ХХ столетии [].

[С. 24] Не оспаривая в целом тезис о том, что «любые критериальные системы могут быть изменены (это значит, что могут быть изменены границы самотождественности науки) или перестроены» [], всё же, можно, вслед за Л. Лауданом, полагать наличие в этом отношении какого-то исходного минимума критериев инвариантных научному знанию, независимо как от той или иной формы его выражения, так от того или иного этапа его исторического бытия, — просто в силу того, что оно именно научное, а не какое-либо другое.

Представляется, что таким исходным минимумом системы критериев науки являются предмет и метод. Если у науки чего-либо в этом отношении нет, то ей или нечего изучать, если даже есть чем, или нечем изучать, если даже есть что. Поэтому возникновение предмета и метода, позволяющих в своей комплиментарности зафиксировать фактуально определённое объективное содержание и способ его познания и интерпретации — это рубеж, знаменующий возникновение науки в собственном смысле слова. Сам процесс возникновения того и другого, собственно говоря, и есть её становление в качестве таковой. Все другие черты науки, фиксируемые в исследовательской литературе, могут быть, следовательно, рассмотрены, во-первых, как производные от этих двух и, во-вторых, как характеризующие уже определённое её качественное состояние.

Что же касается возможного упрёка в адрес той или иной науки по поводу «уточнения» ею своего предмета и метода, то эта методологическая процедура в рамках науки может осуществляться неоднократно, являясь следствием развёртывания её внутреннего содержания. Здесь, как может быть нигде, будет кстати заметить, что в принципе «нет ничего более зыбкого, чем научная истина, готовая к дополнению и пересмотру» []. Способность науки к «уточнению» как своего предметного содержания, так и методологического инструментария его постижения является показателем не «недооформленности её облика», а, наоборот, признаком теоретической зрелости.