15-16 октября посетил конференцию в alma mater. Был рад встрече с друзьями и учителями. Выступающих можно посмотреть в программе. Со своей стороны поделюсь записями речей Николая Борисовича Иванова и Александра Куприяновича Секацкого, а также своими мыслями, которые оформил к началу конференции.
Секацкий Александр Куприянович. Текст и биограмма
Иванов Николай Борисович. Философия как литература
Новиков Дмитрий Михайлович. О сути будущей философии
Будучи математиком, занимаешься математикой, но, например, история математики — это уже не математика, а другая наука — история. Занимаясь историей математики, занимаешься математикой с другой позиции, появляется другая научная перспектива. А если заниматься математикой в ряду других научных дисциплин? Не появится ли то, что пока носит имя науковедение? Изучая условия возникновения и существования науки, закономерности развития науки, классифицируя различные научные дисциплины, мы будем заниматься именно науковедением. И науковедение это продолжится до тех пор, пока не возникнут вопросы о предельных целях научного познания, о его предельной ценности, о той цене, которую отдельный человек и человечество платит за развитие науки, за возникновение научных открытий, о сущности научного познания в частности и о сущности познания вообще. Именно с возникновения этих и подобных вопросов начинается философия науки, которая по отношению к науке занимает не позицию науковедения, превратившего науку в предмет особого научного рассмотрения, а занимает позицию господина, пекущегося о своих рабах. Вот как о том же самом пишет Валерий Николаевич Сагатовский: «…В любом сколько-нибудь сложном деле, наряду со специалистами, владеющими средствами для работы на отдельных участках, нужен специалист-координатор, имеющий ясное представление о цели данной деятельности в целом» [Сагатовский В. Вселенная философа. СПб., 2008. С. 8.]. Однако из слов Валерия Николаевича ещё следует, что философия — это наука в ряду других наук, но знающая цели научной деятельности. Я же утверждаю, что если философию продолжать именовать наукой, то она окажется единственной наукой, потому что заботится о своих основаниях, и о своих целях, и о своей форме, и тем более о своей материи. А ведь новоевропейская наука со своего возникновения отказывается от познания цели. Благодаря этому она становилась физикой, химией, биологией и даже социологией, однако не переставала ли она быть самостоятельной наукой? Реальный учёный в новоевропейской истории не мог не занимать той или иной философской позиции и связи между новоевропейской наукой и новоевропейской философией становятся предметом особого рассмотрения [Гайденко П. П. История новоевропейской философии в её связи с наукой. М., 2009. 376 с.]. Однако превращение учёного в научного работника: старшего научного сотрудника, младшего научного сотрудника, ведущего научного сотрудника, делает его субъектом трудовых отношений, и отношение это для многих из них становится ведущим, превращающим господина в раба. И мне остаётся лишь вспомнить слова Аристотеля: «с одной стороны, одни не являются по природе рабами, а другие — свободными, а с другой стороны, у некоторых это различие существует и для них полезно и справедливо одному быть в рабстве, другому — господствовать, и следует, чтобы один подчинялся, а другой властвовал и осуществлял вложенную в него природой власть, так чтобы быть господином» [Аристотель. Политика. http://www.philosophy.ru/library/aristotle/polit/polit1-2.htm].
Итак, философия — это наука по определению, будет ли это определение Аристотеля: «…Это должна быть наука, исследующая первые начала и причины» [Аристотель. Метафизика. http://www.philosophy.ru/library/aristotle/metaphisic/book01.html],— или определение Антона Райкова: «Наука представляет собой систематизированное знание, а знание как раз и есть не что иное как знание истин в некоторой области. И, раз философ занят поисками истины, поскольку она существует, то он не может не являться человеком науки» [Райков А. А. Философ и «Я». СПб., 2009. С. 13.]. Но будущее этой науки — это обращение к её аристотелевскому смыслу: «И так же как свободным мы называем того человека, который живёт ради самого себя, а не для другого, точно так же и эта наука единственно свободная, ибо она существует ради самой себя» [Аристотель. Метафизика. http://www.philosophy.ru/library/aristotle/metaphisic/book01.html]. Разные исследователи мечтали о веке наук о природе, наук об обществе, наук о культуре, наук о человеке или для человека, однако будущее философии — это будущее, терзающее человека, словно странный сон, это метафармакология, которая тебя если утешает, то в этом утешении преследует, как преследовал Сократ своих сограждан. «Чтобы у гусей мясо было более нежным, их сажают в мешок с орехами. Чтобы у молодых бычков мясо было упругим, но не жёстким, их заставляют ходить. Может быть, и ваши душевные страдания, «вечные вопросы» — это Чьи-то гастрономические пристрастия? Может быть, прежде чем проглотить вашу душу, её необходимо очистить и выдержать, строго придерживаясь рецепта?» [Положенцев А. М. «По лицу бездны» : очерк натурфилософии культа. СПб., 2007. С. 191.]
После такой цитаты следует спросить себя: «А не является ли будущее философии — будущим литературы?» В одном из своих интервью Фёдор Иванович Гиренок сказал, что наука была заблуждением философии, что философия в первую очередь не познаёт, а внушает, что философия суггестивна, что написание философских книг — это литературное творчество. Читая таких авторов, как Ф. И. Гиренок [Гиренок Ф. И. Удовольствие мыслить иначе. М., 2008. 240 с.] или А. К. Секацкий [Секацкий А. К. Дезертиры с Острова Сокровищ. СПб., 2006. 382 с.], невольно возникает чувство, что читаешь современную русскую литературу. Не является ли будущее, как и прошлое, русской философии русской литературой? Или кому-то следует ожидать философствующей фотографии, живописи, философствующего кино, философствующих компьютерных игр? Не превратиться ли книжная философия в медиасофию?
Все эти вопросы заданы для того, чтобы сделать более явным возможные формы философствования, формы существования самой философии. Однако вопрос о будущем философии нельзя сводить к будущей форме её существования. История Сократа, утверждавшего: «… Высочайшее из искусств — это философия, а ею-то я и занимался» [Платон. Федон. http://www.philosophy.ru/library/plato/fedon.html], — в этом случае самая показательная. Не есть ли философия буквально то самое занятие, которым занимался Сократ? Не есть ли философия в первую очередь дело любви? И насколько важно, что эта любовь существует в форме науки или в форме искусства, может быть, даже в форме если и не говорящего искусства, но искусства, о котором говорят?
Традицию говорения в философии заложил Платон, того самого говорения, которое ведётся важной персоной Сократа, превращающегося в персонаж, маску, которая не только говорит о понимании того или иного логоса в рамках логической процедуры, но и говорит так, что слушатели восклицают: «Мы были бы рады услышать этот миф» [Платон. Федон. http://www.philosophy.ru/library/plato/fedon.html].
Я думаю, что наука, искусство и прочее в той мере являются философией, в какой мере они являются личным делом моей собственной души. Философия — это такая наука, в которой познавать надо самому, философия — это такое искусство, в котором говорить надо самому, философия — это диалог, в котором не только спрашивать, но и отвечать надо самому, философия — это образ той жизни, которую жить надо самому. Будущее философии не здесь и не там, не то, что случится сегодня или завтра, не некий возможный мир. Будущее философии — это судьба, твоя собственная судьба, если ты — философ.
