Декабрь. Время тёмных вечеров и сказочных историй. Вчера ночью и сегодня утром шёл снег. В Дачную школу дети собираются, когда светло. До сказочных историй вечером ещё далеко, а сейчас хочется гулять, играть в снежки, кататься на ватрушках с высокого берега реки. Мы договариваемся, что сначала уроки, но сегодня пусть будет необычный урок у камина.

Мы начнём читать историю о Фрице и Мари. Кто из нас окажется старше Мари, а кто младше? Старшие, конечно, скажут на сколько лет они старше маленькой девочки, а смогут ли младшие сказать на сколько лет они младше? Что хотел бы получить в подарок на Рождество мальчик Фриц и что хотела бы получить в подарок на Рождество девочка Мари? Почему подарки такие разные?

Каждый знает, какой подарок он хотел бы найти под новогодней ёлкой. А смогут ли мои ученики представить, какой подарок хотел бы получить его одноклассник или одноклассница, старшие и младшие братья и сёстры?

Мы начнём читать знаменитую рождественскую сказку Эрнста Теодора Амадея Гофмана и писать свои: истории, пожелания, фантазии, сказки.

Присоединяйтесь и вы к нашим рождественским историям! Добро пожаловать в Дачную школу!

Учитель Карл Иванович

Вчера в Дачной школе мы читали «Детство» Льва Николаевича Толстого. Глава первая «Учитель Карл Иваныч».

На первой странице повести мы узнали, что главному герою, который повествует о своём домашнем учителе, десять лет, столько же, сколько и самой старшей нашей ученице, все остальные дети младше: кто на год, кто на два, а кто-то даже на четыре.

Но чужие размышления не увлекают детей. Почему мальчик в самом начале недоволен Карлом Иванычем? Что чувствует каждый из нас, когда его неожиданно разбудили утром? Можешь ли ты вспомнить и рассказать историю, когда тебя разбудили, и поэтому ты расстроился?

Умению поделиться тем, что было с тобой, рассказать о себе и своих чувствах тоже надо учиться. Не из таких ли занятий рождаются совместные чтения и обсуждения, лекции и коллоквиумы?

Мы читали дальше: мальчик сердился на Карла Иваныча, а потом заплакал. Почему заплакал мальчик? Как изменились его чувства и мысли? Почему вещи, которые только что были противными, вдруг стали милыми?

Был ли я сам в детстве сердит на своих учителей? Может быть, я был нетерпелив и недоволен, когда мне было шесть лет? Может быть, я сердился и злился в шестнадцать? Я не помню. Знаю наверняка, что мог обидеть старших, знаю, потому что помню, что обижал дедушку и бабушку, которые занимались со мной, пока родители были на работе, проводили для меня уроки: учили писать пером, рисовать акварели в альбоме, писать под диктовку без ошибок. Знаю, стыжусь. И люблю. И сам учу читать и понимать, рассуждать и доказывать, учу математике и программированию, русскому языку и литературе. Чтобы в мои сорок шесть нетерпеливость сменилась терпением и трудом, недовольство — трудом и удовлетворением, сердитость — умиротворением, а озлобленность — добротой и любовью.

Заметят ли мои ученики книги в классной комнате Карла Иваныча? В последнее время мы так редко читаем книги. В моём детстве были библиотеки: школьная, где мне выдавали учебники, детская районная библиотека, куда я ходил в читальный зал. Мне нравилось ходить между полок, брать книги в руки, листать, искать то, что, может быть, окажется интересным. В то время это были «Золотой ключик, или Приключения Буратино» Алексея Николаевича Толстого, «Приключения Незнайки и его друзей» Николая Николаевича Носова, «Волшебник изумрудного города» Александра Мелентьевича Волкова, «Двадцать тысяч лье под водой» Жюля Верна, «Последний из могикан» Фенимора Купера.

Какие книги читают наши дети? Какие книги читаем им мы? Может быть, пришла пора писать для них свои собственные истории?

Две недели изо дня в день мы читаем книги: по вечерам у камина — «Щелкунчика» Эрнста Теодора Амадея Гофмана, на уроках — «Детство» Льва Николаевича Толстого.

Специально для уроков я купил книгу с текстами и рассказами из «Азбуки». Хотел рассказать о Льве Николаевиче и как о писателе, и как об учителе, но неожиданно заболел.

Не дожидаясь наших уроков и моих рассказов, один из наших малышей взял в руки «Азбуку», сел в кресло и стал читать.

Позвали меня, чтобы я посмотрел. Сидит Миша в кресле и читает:

«Ва-ся и Та-ня бы-ли ма-лы», — читает и повторяет последнее прочитанное слово, — «малы».

Может быть, так учила его Вера. Она сидит рядом с Мишей и смотрит, что и как он читает, то помогает ему, то поправляет неверно прочитанное слово.

Повторил последнее слово Миша и продолжает: «и бы-ли ми-лы». Дочитал предложение до конца, обрадовался и перелистнул страницу.

«Да куда ты перелистываешь?» — спрашивает Вера и возвращает его к непрочитанному предложению. Улыбается Миша. У него получается читать не буквы, не слоги, не слова, а целые предложения:

Вася и Таня были малы и были милы.

Улыбается Миша, улыбаюсь и я. В этих первых детских слогах я слышу и зарождение дактилической поэзии, и зарождение первых рифм:

Вася и Таня
— U U — U
были малы и
— U U — U
были милы.
— U U —

А ведь это просто ритм художественной прозы Льва Николаевича. Попробуйте прочитать неспеша:

Вася и Таня
были малы
и были милы.

Читает ребёнок предложения азбуки и увлекается мелодией извлекаемых им звуков, пронизывается спокойным ритмом дыхания писателя.

«У Ма-ши», — продолжает читать Миша, и тут же невольно перечитывает: прочитал он правильно, как говорит, но ведь была написана буква «и», значит, кажется ему, читать надо [у маш’и]. Он пока ещё не знает, что вместе со звуком [и] он смягчает звук [ш’], а в русском языке звук [ш] всегда твёрдый. Потом в первом классе Миша выучит: «ЖИ-ШИ пиши с буквой И»: говорим и читаем [у машы], а пишем «у Маши». А сейчас Вера его поправляет, произнося звук [ш] твёрдо, правильно, как все его произносят: [машы].

«Но-ги бы-ли бо-сы», — продолжает Миша.

«Босы», — подбадривает его Вера.

У Маши ноги были босы.

Я смотрю на босые ноги Миши разделяю с ним его радость от первого чтения. Он может читать. Сначала первые предложения, потом простые рассказы и былички, а там до сказок, рассказов и повестей дойдёт с чтением вслух у камина, как взрослые, которые читали им свои любимые книги.